Весна

Время разпутицы и таянья. Глубокой грязи, мокрого снега и первой зелени. Время возрождения духа и тела. Время новых надежд, полевых работ и дембеля. Солдату важно последнее.
Во время одного из "телемостов" связи меж объектами, когда созванивались по телефону, выяснили что двоих из перевёвшихся уже нет на этом свете. Под конец подтвердилось лишь по одному. Веталика подрезали в отпуске. Игрёк попал в плен. Думали что его нет, потому что дроном нашли чьё-то тело покоряженное растяжкой. Мир и спокойствие тому, кто это был. Пусть Небо примет его душу. Игоря выменяли почти перед дембелем. Он 3 месяца жил в подвале. Участь с одной стороны ненамного лучше смерти. С другой- гораздо лучше, ибо жив.
В Марте на выезде погиб Денис Хриенко. Не буду вдаваться в детали компоновки. Они были эвакуаторами, доставали технику. На обратном пути БРЭМ-а зацепили направленый фугас и его нестало. За 2 месяца до дембеля.
В апреле начали писать рапорта на демобилизацию, которая продолжалась до мая. Каждую неделю по 7 человек. Последние 2 волны помогали грузить технику на платформы и несписанные остатки ломовой техники -в полувагоны. Мы выходили. Потом были кабинеты в части, где до 22 часов мотались подписывая в коммендатуре, бухгалтерии. У завхозов и прапорщиков. Кто-то на радостях купил билет в 3 ночи и на первом попавшемся такси укатил во Львов на вокзал. Я же с компашкой своих умчался в 6 утра. В 7 был на вокзале, ожидая первых билетов, либо отказных. В итоге словив отказной уехал на родину.
Так окончилась служба. Она была не лёгкой, хотя кто-то говорит что легче чем в казарме, так как небыло дедовщины. Деды были натуральные -с седыми волосами. Некоторые даже с бородкой. С другой стороны в какой строевой части спят на бронежелете и с боеукладкой? С одной стороны небыло произвола старослужащих, но с другой стороны, порою бывало беззалаберство с боевым оружием. Один при чистке автомата примкнул рожок и оставил в бетонной ограде три скола от пуль, и заикающегося любителя покурить, в метре от которого эти сколы появились. Другой из "добробата", а по сути частной армии, словил "белочку" среди ночи и потащил Ф-1 из боеукладки. Его быстро обезвредили и связали. Иначе я бы тут не писал. Напившаяся компания пошла как-то среди ночи под праздник в лесопосадку пострелять трассерами, поставив этим на уши всех в окрестности километра. По ним даже открыли ответный огонь, и хорошо что мимо. Потом они долго копали новый сортир.
Забытые в старой технике патроны и гранаты были обычным делом. Их изымали, проверяли. Но некоторые всё же себе держали "сувениры" до поры до времени.
Еще вспоминаю лица "патриотов" которые "стояли на майдане", когда Яценюх и иже с ним вещали о поднятии тарифов на коммунальные услуги. Меня-то это не удивило, я помню тенденцию с "оранжевого переворота", а их лица выражали крайнюю степень изумления.

В общем..
//
Велик был год и страшен год по рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй.

Ну, так вот что я вам скажу: не было. Не было! Не было этого Симона вовсе на свете. Ни турка, ни гитары под кованным фонарем на Бронной, ни земского союза… ни черта. Просто миф, порожденный на Украине в тумане страшного 18-го года…
И было другое — лютая ненависть. Было четыреста тысяч немцев, а вокруг них четырежды сорок раз четыреста тысяч мужиков с сердцами, горящими неутоленной злобой. О, много, много скопилось в этих сердцах. И удары лейтенантских стэков по лицам и шрапнельный беглый огонь по непокорным деревням, спины, исполосованные шомполами гетманских сердюков, и расписки на клочках бумаги почерком майоров и лейтенантов германской армии:
- Выдать русской свинье за купленную у нее свинью 25 марок.
Добродушный, презрительный хохоток над теми, кто приезжал с такой распискою в штаб германцев в Город.
И реквизированные лошади, и отобранный хлеб, и помещики с толстыми лицами, вернувшиеся в свои поместья при гетмане, — дрожь ненависти при слове «офицерня».

Да еще слухи о земельной реформе, которую намеревался произвести пан гетман,
— увы, увы! Только в ноябре 18-го года, когда под Городом загудели пушки, догадались умные люди, а в том числе и Василиса, что ненавидели мужики этого самого пана гетмана, бешенную собаку — и мужицкие мыслишки о том, что никакой этой панской сволочной реформы не нужно, а нужна та вечная, чаемая мужицкая реформа:
— Вся земля мужикам.
— Каждому по 100 десятин.
— Чтобы никаких помещиков и духу не было.
— И чтобы на каждые эти 100 десятин верная гербовая бумага с печатью — во владение вечное, наследственное, от деда к отцу, от отца к сыну, к внуку и так далее.
— Чтобы никакая шпана из Города не приезжала требовать хлеб. Хлеб мужицкий, никому его не дадим, что сами не с’едим, закопаем в землю.
— Чтобы из Города привозили керосин.
 Ну-с, такой реформы обожаемый гетман произвести не мог. Да и никакой чорт ее не произведет.
Были тоскливые слухи, что справиться с гетманской и немецкой напастью могут только большевики, но у большевиков своя напасть:
— Жиды и комиссары.
— Вот головушка горькая у украинских мужиков! ‎Ни откуда нет спасения!!
Были десятки тысяч людей, вернувшихся с войны и умеющих стрелять…
— А выучили сами же офицеры по приказанию начальства!

// М.А. Булгаков